Практически каждый, кто хоть немного погружается в тему искусственного интеллекта, приходит к выводу, что либо он приведет нас к огненному апокалипсису, либо к волшебной утопии. Вариантов между практически нет. Конечно, отчасти это продиктовано тем фактом, что больше внимания привлекают лозунги вроде «Конец близок!» или «Утопия грядет!». И все же…
Отчасти это сводится к тому, как люди относятся к изменениям, особенно масштабным. Миллениаризм не имеет никакого отношения к тому, чтобы быть «миллениалом», родиться в 90-х и помнить сериал про Баффи, победительницу вампиров. Это стиль мышления о будущем, который связан с глубоко укоренившимся ощущением судьбы. Миллениаризм — это «ожидание того, что мир будет уничтожен и заменен на совершенный мир и что придет искупитель, который повергнет зло и утешит праведников».
Убеждения миллениалов, соответственно, тесно связывают идеи разрушения и творения. Среди них — идеи огромных, апокалиптических, сейсмических сдвигов, которые уничтожат ткань старого мира и построят нечто совершенно новое. Подобная система убеждений существует во многих крупных религиях мира, и даже в не совсем религиях атеистов и агностиков, которые верят в технологии.
Взгляните, например, как футурологи ждут технологической сингулярности. По мнению Рэя Курцвейла, сингулярность — это создание рая. Каждый станет бессмертным, благодаря биотехнологиям, которые излечат наши болезни; наши мозги можно будет загрузить в облако; неравенство и страдание исчезнут как явления. «Разрушение мира» (destruction of the world) заменяется на излюбленный термин Кремниевой долины: disruption, или радикальное изменение отрасли. И как и в случае с другими тысячелетними убеждениями, ваш итоговый взгляд зависит от того, чего вы ждете: конца света или рождения утопии.
Существует много хороших причин оставаться скептиком относительно такого рода мышления. Самая убедительная из них состоит, вероятно, в том, что убеждения миллениалов просто-напросто отражают само отношение людей к изменениям; просто посмотрите, как много вариаций этих убеждений вырастало в мире.
Эти убеждения присутствуют в аспектах христианского богословия, хоть и стали популярными в своей современной форме в 19 и 20 веках. Идеи вроде Вечной скорби — многих лет страданий и тягот — и Восхищения, когда праведники будут воскрешены, а зло наказано. После этих разрушений мир будет создан заново, либо люди отправятся в рай.
Несмотря на догматический атеизм, в марксизме было много подобных убеждений. Вопрос лишь в отношении к истории. Точно так же, как верующие ищут сигналы, которые намекнут на исполнение пророчеств, марксисты ищут знаки того, что мы находимся в финальной стадии капитализма. Они считают, что общество неизбежно деградирует и выродится до самых низов — собственно, как считают и христиане.
Согласно марксизму, когда эксплуатация рабочего класса богатым станет неустойчивой, рабочий класс собирается и сбрасывает угнетателя. «Скорбь» сменяется «революцией». Иногда революционные фигуры вроде Ленина или самого Маркса провозглашаются мессиями, которые приближают наступление Миллениума; их риторика неизбежно содержит призывы к разрушению старой системы, на развалинах которой «мы наш, мы новый мир построим». Праведные рабочие получат свое по праву, а злая буржуазия будет уничтожена.
Даже в норвежской мифологии есть элемент такого, как отмечает Джеймс Хьюз в своем эссе в книге Ника Бострома «Глобальные катастрофические риски». В Рагнарок и люди, и боги терпят поражение в финальной апокалиптической битве, но поскольку все это немножечко мрачновато, скандинавы добавили идею появления новой земли, на которой выжившие будут жить в гармонии.
Судный день тоже стал культурным тропом. Взять древних египтян и их верования на тему загробной жизни; владыка подземного мира Осирис взвешивает сердце смертного вместе с пером. Если сердце умершего будет слишком отягощенным проступками, его съест демон и надежда на загробную жизнь исчезнет.
Возможно, во время сингулярности произойдет нечто подобное. По мере того, как улучшаются наши технологии, а значит и наша сила, наши сердца, сердца людей, будут взвешены против перьев. Если они окажутся слишком тяжелыми — с глупостью, высокомерием, предубеждением, злом — мы провалим испытание и будем уничтожены. Но если мы пройдем и выйдем из сингулярности, нас ждет рай. Как и в других системах убеждений, здесь нет места для неверующих; все общество радикально изменится, хотите вы этого или нет. Технологическое восхищение.
Похоже, каждое серьезное развитие провоцирует такой ответ. И ядерное оружие тоже. Либо это станет последней каплей и мы уничтожим себя, либо ядерную энергию можно будет использовать для создания лучшего мира. На заре ядерной эпохи люди говорили об электричестве, «которое будет слишком дешевым, чтобы его считать». Ученые, которые работали над бомбой, часто думали, что с такой разрушительной силой в руках человека мы будем просто обязаны собраться и работать сообща как вид.
Когда мы видим один и тот же ответ, снова и снова, в разных обстоятельствах, возникающих в разных областях, будь то наука, религия или политика, нам нужно учитывать человеческие предубеждения. Нам нравятся убеждения миллениалов, поэтому когда появляется идея искусственного интеллекта, который превзойдет человеческий, мы тут же накладываем знакомый шаблон.
Нам не нравятся факты. Нам не нравится информация. Мы не настолько рациональны, каковыми себя считаем. Мы создания нарратива. Физики наблюдают мир, и мы вплетаем собственные наблюдения в нарративные теории, истории о крошечных бильярдных шариках, которые летают тут и там и сталкиваются между собой, либо о пространстве и времени, которое изгибается, искривляется и расширяется. Историки пытаются наделить смыслом бесконечный поток событий. Мы обожаем истории: историями выложено наше прошлое, наше настоящее и они же готовят нас к будущему.
Нарратив миллениалов прекрасен и убедителен. Он приводит вас к социальным изменениям. Он может оправдать ваши повседневные страдания, если вы скорбите. Он дает вам надежду на то, что ваша жизнь важна и осмысленна. Он дает вам чувство развития вещей в определенном направлении, в соответствии с правилами, а не только в хаосе. Он обещает, что праведники будут спасены, а еретики наказаны, даже если на пути будут страдания. Наконец, нарратив миллениалов обещает рай в конце тоннеля.
Нам стоит быть осторожнее с нарративом миллениалов, когда мы размышляем на тему технологического развития, сингулярности и экзистенциальных рисков. Мы много раз кричали «волки!», когда их не было. Возможно, и сейчас мир не стоит на грани катастрофы. Конечно, эта история не такая привлекательная. Конечно, всем хочется фееричного финала.
Но копните глубже — и вы поймете, что убеждения миллениалов не всегда самые перспективные, потому что они исключают человеческого агента из уравнения. Нам придется поверить в оттенки серого и отказаться от зловещих апокалипсисов с красноглазым ИИ и от сказочной утопии со всемогущим ИИ, который обожает людей.
